преса

Автор: Татьяна КОГУТИЧ
Видання: «Киевские ведомости»

Бланшо, который ведет в ад

№ 50 (4004)
07 марта 2007
http://www.kv.com.ua/archive/6543/culture/6554.html

Переводчик Леонид Кононович считает, что для чтения последнего романа этого французского мыслителя нужно мужество

В феврале «Пространство литературы» — труд всемирно известного французского мыслителя XX века — выйдет в украинском переводе. Его совершил блистательный переводчик с французского языка Леонид Кононович, в широких читательских кругах известный, как «отец украинского криминального романа».

Кононович считает, что книгу в Украине поймут немногие. Лично он рассчитывает только на одного человека КНИГА КАК КАМЕНЬ В ВОДУ
— Господин Леонид, почему Морис Бланшо и почему именно «Пространство литературы»?
— Потому, что Бланшо в Украине еще не переводили. В России несколько лет тому издали «Пространство» тиражом 1000 экземпляров.
— Думаю, что в Украине тираж тоже не будет ошеломляющим.
— Конечно. Ведь Бланшо говорит о вещах, в которых не каждый писатель способен себе признаться. Когда-нибудь он приходит к подобным мыслям, но зачастую дальше идти он не хочет.
— Что же это за мысли?
— Я постараюсь объяснить на собственном примере. Я начал писать в 14 лет рассказы о зверятах. Тогда я думал, что к зрелости стану великим писателем. Даже мой наставник мне это пророчил. Но что такое «быть писателем» я не знал. Казалось, что творчество, литература вообще, это что-то, объединяющее автора с читателем.
Но вот ты работаешь, работаешь, и вдруг осознаешь, что этой обратной связи нет. Ты понимаешь, что литература нужна, и общество нуждается в ней не меньше фигурного катания и олимпийских игр. В нашей криминальной стране, которой правят бывшие коммунисты, она нужна для того, чтоб показать им, что не все в Украине такие. В этой стране есть, например, Дереш, Загребельный, Кононович какой-то — люди, умеющие мыслить не хуже французских философов.
— Но разве признание — не конечная цель писателя?
— Книга, безусловно, идет к читателю. Но иногда, как камень в воду. Помните, Иван Франко говорил, что работать на литературном поле — все равно, что бить по воде: пока ты бьешь, круги идут, а перестаешь — и они тоже затихают.
Когда ты начинаешь следить за истинной реакцией читателя на твою книгу, осознаешь, что она совсем не та, какую ты ожидал: они понимают три процента из написанного. Вот и получается, что произведение чертит от тебя такую линию, следуя которой по кругу, оно к тебе же и возвращается. Произведение замкнуто на тебе.
— Почему?
— Потому что оно — это личное дело самого литератора, к которому тот возвращается на протяжении всего творческого пути. Морис Бланшо дает этому следующее объяснение. Творчество, замкнутое на самом себе, бросает тебя в вакуум, в котором тяжело пребывать. Он объясняет это в разделе, посвященном Кафке: настоящему творцу места на земле нет, он всегда в изгнании. Поэтому Кафка и кончил жизнь самоубийством.
— Вы не боитесь того, что подобную книгу в нашем обществе не примут?
— Когда я дал прочитать перевод «Пространства литературы» одному знакомому, он разозлился: «Зачем ты это переводишь? Это произведение ведет в ад». Да, оно действительно ведет в ад, но вопрос в том, истинно оно или нет.
— А как, по-вашему, Бланшо прав?
— В принципе, прав. Поэтому его нужно переводить. Кстати, Бланшо сам говорил, что чем глубже копаешь, тем меньше становится у тебя читателей.

ЛУЧШЕЕ НЕ ПУБЛИКУЮТ
— Вы полностью согласны с высказыванием Бланшо, что писатель очень одинок?
— В какой-то мере я готов поспорить с ним: очень редко, но бывают писатели и читатели, которые сходятся в мыслях. Я почувствовал такое впервые, когда в 15 лет открыл для себя Богдана-Игоря Антоныча. Я ведь жил тогда в селе, где мода была не на книги, а на то, чтобы вместо чтения «дєвчат полапать».
Но то, что я жил в селе, дало мне возможность понять его. Баллады Антоныча стали для меня таким эстетическим шоком! Я почти все знаю наизусть. Может, у нас совпала психология, но мне всегда казалось, что он — очень открытый для читателя поэт. Хотя в студенческие годы, когда рекомендовал его поэзию сокурсникам в университете Шевченко, никто из них моего энтузиазма не поддержал. Помню, тогда его томик с предисловием Дмитрия Павлычка (честь и хвала ему за то, что в те годы он протолкнул Антоныча) продавали в «Сяйве» по 40 копеек. Я накупил этих книжек и всем раздаривал, а в ответ слышал: он же такой тяжелый для восприятия! Это мой аргумент против этого тезиса Бланшо. Хотя он иллюстрирует то, что пространство литературы — это пространство смерти примерами Рильке, Кафки, Малларме и Гельдервина. Примеры, кстати, очень убеждающие.
— Что лично вам дало «Пространство литературы»?
— Для меня Бланшо озвучил многое из того, о чем я догадывался сам. Меня ведь все знакомые называют пессимистом, на самом деле, я — хорошо проинформированный оптимист. Иначе вовсе перестал бы писать и занимался только переводами. Вот почему я не хотел верить Бланшо. Для этого нужно очень много мужества: сознаться себе в том, что ты работаешь только для себя. Приведу вам еще один пример.
Я живу в селе под Киевом. Как-то на огороде усох орех, и его надо было выкорчевать. Занялся я этим и наткнулся на что-то железное: выкопал из земли сундучок. По всей видимости, пролежал он там лет сто. Ну, думаю, сокровище нашел: открою сейчас, а там килограмм 15 золотых монет. Открыл. Как бы не так: в сундучке были спрятаны кузнечные принадлежности для какой-то тонкой работы. Оставил я одну только наковальню, потому что в хозяйстве она бы пригодилась, а все остальное «сокровище» отдал соседу, потому что оно мне не нужно.
То же самое литератор делает с художественным произведением: если автор сочинит такое произведение, о каком он мечтал (ведь изначала задуманное очень сложно воплотить до конца), он никогда не понесет его издателю. Оно будет давать ему силу и энергию, как еще один орган тела. Читателю всегда отдается то произведение, в котором автор не дошел до края.

ПЕРЕВОД — ЭТО ГРАБЕЖ?
— Ваша фирменная фраза — «Перевод — это всегда грабеж». Что вы украли у Бланшо?
(Смеется). — Я объясню свое высказывание. Смотрите: есть французский текст, абсолютно оригинальный и понятный, но чтоб его поняли люди, которые не знают французского языка, его нужно перекодировать. Для украинцев его нужно сделать частицей украинской культуры. Вот это и есть грабеж. Когда мы работаем над переводом, мы, конечно же, придерживаемся максимальной схожести с первоисточником, но ни на минуту не забываем о том, что должны обогатить им родную литературу. Так работали все, начиная от Кулиша, Франко, Рыльского, Зерова, Лукаша. Эти переводы стали частью украинской литературы.
Но в таком «грабеже» есть парадокс: когда перевод входит в нашу культуру, он вносит с собою и ту, чужую, ментальность. Взять для примера хотя бы гениальную работу Анатолия Перепады «Гаргантюа и Пантагрюель».
— Что вам пришлось перекодировать в «Пространстве литературы»?
— В основном, идеи. Ведь игра со словами опасна. Если она непонятна или неправильна, после публикации всего одна рецензия сможет уничтожить и твой труд и тебя как переводчика. Но Бланшо ведь действительно очень сложен, поэтому резко что-то изменять нельзя.

ОДИН ЧИТАТЕЛЬ УЖЕ ЕСТЬ
— Морис Бланшо умер в 2003-м, кажется?
— В 2002-м.
— Кого из его современников вы поставили бы с ним в ряд?
— Бланшо очень оригинален. То, над чем он начал задумываться в 1950-х годах, популярно до сих пор. Он оказал весьма значительное влияние на структурализм (наиболее влиятельное в XX в. направление в лингвистике. — Авт.), на теорию нового романа. А насчет сравнения даже не знаю. Наверное, я поставил бы рядом с ним Бодрияра, Лакана, Дерриду. На самом деле, все они сильно отличаются между собой. Я ставлю их рядом с ним только из-за того, что эти люди дали мне не меньше самого Бланшо. Я стараюсь подальше держаться от литературоведения, потому что когда человек получает звание в сфере литературы, я считаю его пропащим. Он начинает мыслить стереотипами, принятыми в академических кругах. А Бланшо в этом смысле был абсолютно свободным человеком.
— Понятно, что перевод будет доступен пониманию не всем. Да и сама книга выйдет не таким уж и большим тиражом. Скажите, вы представляете себе украинского читателя «Пространства литературы»?
— Я знаю одного человека, который будет точно читать эту книгу. Это Игорь Бондар-Терещенко, литературный критик, которого я сильно уважаю, кажется, он уже кандидат наук, но мозги свои еще не утратил. Уверен, что к нему эта книга дойдет полностью. А большинство будет читать просто слова.
И говорить: «А як же ж класно сказав цей дядько!» Идеи Бланшо очень сложно понять. В них надо вдумываться. А у нас мыслить не привыкли. Когда я общался с читателями моего перевода Бодрияра, из их слов восхищения я сделал вывод, что они совсем не поняли того, что Бодрияр хотел сказать.