преса

Автор: Игорь Бондарь-Терещенко
Видання: «Інтернет-видання «ZNAKI»

Пепел Бодрийара

http://znaki.fm/magazine/books/pepel_bodriyara
15.11.2011

так уж сложилось со времен проклятого постмодернизма, в котором все мы давно и надёжно застряли, что сегодняшняя история — это сплошная симуляция. Вроде имен вместо книжек, модных вещей — вместо привычного легпрома, и популярных телевизионных персонажей — вместо героев нашего времени. Налицо то, что повсеместная жизнь на диване желает воспринимать за беспристрастную хронику, а получив, называет безутешной реальностью. И даже, если все-таки случаются несогласные с жизнью в Матрице, то нынешняя культура быстро превращает их революционные жесты в мещанский кич, радикализм любой степени тяжкости интегрируя в откровенную моду.

Украина в огне

Взять хотя бы недавний проект «Фатальные стратегии» украинского модельера Ольги Громовой, исполненный по мотивам одноименной книжки французского философа Жана Бодрийара. Метафора утраты системы координат в современном обществе и превращения ценностей в символы была реализована на ура. Коллекцию одежды можно было увидеть лишь «раз в жизни», после чего все наряды были прилюдно сожжены в огромном камине и колбочки с пеплом розданы гостям финального банкета. Да, еще украинский перевод «Фатальных стратегий» Бодрийара, с удовольствием перевернувшегося в гробу, раздавали бесплатно, а цитаты из нее экспонировались на сцене бегущей строкой. Впрочем, саму книжку, вдохновившую авторов шоу, почему-то не сожгли.
Коллекция Ольги Громовой "Фатальные Стратегии"
Фото: obozrevatel.com

В принципе, идея смерти под фанфары в проекте Ольги Громовой под наблюдением «Клиники Дорошенка-Грищенка» иллюстрирована вполне достойно. Налицо этакий симулякр сродни «Войны в заливе» Бодрияра, вот только исполненный с излишней серьезностью. И пускай для сценического искусства подобный архаизм, отыгранный в стратегиях 90-х, вполне допустим, но для ее вербального собрата — это очевидная смерть. И даже не клиническая, поскольку не на миру, и потому в «литературном» контексте здесь просматриваются совсем иные смыслы. Вот, скажем, доволен ли остался нынешним костюмированным действием переводчик «Фатальных стратегий» Жана Бодрияра — сельский философ-радикал Леонид Кононович, в свое время уже переведший для земляков «Божественную левизну» этого автора (а еще «Пространство литературы» Мориса Бланшо). Ведь как переводчик и настоящий буйный радикал он занимается тем же, что и Бодрийар — изнутри разъедает Систему. Для него Украина, как и Франция для автора «Фатальных стратегий», — это симулякр и гиперреальность, чьи образы использованы в упомянутой «Матрице» братьев Вачовски. Только вот на вопрос о выборе между красной и синей таблеткой, Кононович выбирает капсулу — «украинскую культуру», как инородное тело в чужеродном механизме глобализации, этакую лингвистическую бомбу собственных переводов современных зарубежных философов на язык неофициальной орфографии времен украинизации и Расстрелянного Возрождения 1920-30 гг.

Сельский философ-радикал Леонид Кононович
Фото: culture.unian.net

И что же в сухом остатке? Стучится ли пепел не сожженного, но извращенного Бодрийара в сердца украинской публики? Наверное, вряд ли. О данном мыслителе принято говорить, как об основоположнике философии постмодернизма. Но какова была «философия» Бодрийара, и каков был его «постмодернизм»? Специфика этого «Уолта Диснея современной метафизики» и «меланхолического Ницше» в том, что философия в его трактовке абсолютно неактуальна, культура напоминает историческую помойку, а постмодернизм и вовсе не то, чем мы привыкли кормиться из рук Лиотара, Делеза и Деррида. Если эти мэтры, по мнению Пелевина, подобны международной банде цыган-конокрадов, с гиканьем угоняющих в темноту последние остатки здравого смысла, то Жан Бодрийар, наоборот, возвращает нам простоту отношений. Ну, словно в истории с его украинским переводчиком.

Хряпнул водки с бодуна — затрещали дискурса!

Как и в случае переводимого им Бодрийара, тексты самого Леонида Кононовича — известного маргинала, не обремененного регалиями, заработавшего литературную славу боевиками, а хлеб насущный — чуть ли наемником в Родезии и Анголе — апеллируют не к слуху, а к технике касания, медленного перелистывания фактов, страниц и событий. А как иначе въехать в этот сложноподчиненный нарратив современного философа, переведенного языком столетнего национального агитпропа, и исполненного исконно национальных форм и спряжений? Говорят, Бодрийар изменил режим чтения, накалил градус интеллектуальной диагностики, заселил ментальную пустыню современности веселой симуляцией, способной порождать реальность. И поэтому, перечитывая его книжки, — то ли о мире вещей, окружающих человека, то ли о войне в Персидском заливе (которую автор воспринимал как грандиозное телешоу), понимаешь, что прелесть философии не в результате, а в процессе мышления.

То же самое можно сказать относительно «отца украинского боевика» Леонида Кононовича. Его герои вырезали языки у предателей лишь в фантазиях автора-радикала, а в реальности из всех романтических «бригад» национальной сутолоки начала 90-х возникли лишь скучные «фракции» парламентской действительности. С другой стороны, когда художественная практика постмодернизма, отгремев в США, пролилась на Францию скупым дождем бессмысленного эстетства, лишь благодаря модному Жану Бодрийару с его концепцией симулякра, оказавшейся блестящей рекламной упаковкой фирменных идей, постмодерн обрел второе дыхание.

Книга Леонида Кононовича "Я, Зомби"
Фото: litakcent.com

У нашего Кононовича та же история. По отношению к фигуре этого человека-легенды в области мировоззренческих ценностей можно строить систему координат, сверяясь с масштабами его маргинальной жизни, не хуже, чем относительно Бодрийара. Он ездит на семинары переводчиков во Францию, но чаще всего — в районный центр, где можно хряпнуть грамм триста казёнки, закусив леденцом и погрустив у окна закусочной в ожидании обратного автобуса. Дома не пьет, а вот в городе, говорит, «завжди хочеться потянути стаканюру, щоб не бачити “піздоватізму життя цього”, як писав Подерв’янський». А еще к нему никогда не дозвониться, поскольку либо новую бензопилу во дворе с соседом испытывает, либо в лесу с собакой бродит, чтоб, провалившись под лед, выбраться и, согревшись, опять-таки, погрустить, закусив карамелькою пейзажа.

Кто убил Бэмби?

А что же в этом районом контексте — Бодрийар? Вот, скажем, читал он лекции в парижском университете, и что? Кононович тоже с молодежью мучится. «Редагую вбиті тексти перекладачів-початківців і так набридає, що здуріти можна», — пишет в отчаянье автору этих строк. И потом, у самого Бодрийара — что за философия, и каково было его преподавание? Помнится, Яновский как-то спросил у Шестова: «Почему вы читаете лекции по писаному?» Тот ответил: «Нет сил смотреть на лица!» То же самое у французского философа, чьи лекции, с которыми он неоднократно приезжал в Россию, были не артистическим перформансом, как у Деррида или Мамардашвили, а скучным сеансом авторского чтения. Просто его философская позиция заключалась несколько в ином. Предлагая собственную интерпретацию структуры повседневной жизни, Бодрийар подразделял вещи на функциональные (потребительские блага), нефункциональные (антиквариат, художественные коллекции) и метафункциональные (игрушки, гаджеты, роботы). Как видим, смерть в этой системе ценностей явно неактуальна. Даже если мебель ломать и сжигать одежду на подиуме.

Ольга Громова
Фото: story.com.ua

И напоследок об авторе коллекции, киевском художнике-модельере Ольге Громовой. Опять-таки, в контекстуальном боа из перьев постмодернизма. Словом, не лучше ли было подверстать под вышеупомянутое дефиле «Фатальные стратегии» всего лишь Ролана Барта, писавшем о моде гораздо чаще и эффективнее, чем Жан Бодрийар? Ведь моды в Украине — чуть, коллекции в основном покупают жены глав государства, и по сниженным ценам — звезды эстрады, а вот у Барта все гораздо демократичнее. К тому же, в своей книге «Система моды» наш куртуазный маньерист писал не о смерти, а о Женщине. Именно так — с большой «семиотической» буквы. И пускай его Модная Женщина представляет собой всего лишь удобный манекен для литературоведческих, а не галантерейных упражнений, но именно поэтому она решительно отличается от моделей массовой культуры: ей неведомо горе (и смерть). Даже если на сопернице точно такой же платье, как у нее самой. «Мода представляет собой коллективное подражание регулярно появляющимся новинкам, — возмущался Барт, — даже если в качестве алиби она ссылается на индивидуальное самовыражение: именно Мода и убила дендизм». Нынче же убили всего лишь Бодрийара.