преса

Автор: Леся Ганжа
Видання: «Столичные новости»

ДРЕССИРОВАННЫЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ

http://cn.com.ua/N199/books/prose/prose.html
№03
(199)
29 января-04 февраля 2002

В детективных романах Евгении Кононенко следствие ведет искусствовед.

На днях писательнице Евгении Кононенко была вручена премия журнала «Сучаснiсть» за лучшую публикацию года. Награды удостоился роман «Имитация». Читая второй, свеженький, детектив Кононенко «Zrada», замечаешь, что повествование начинает тебя цеплять ровно в тот момент, когда оказываешься в точке пересечения этого романа с предыдущим. То есть треть произведения ты напряженно барахтаешься в студенистой завязке, пытаясь не только не упустить нюансов зарождающейся интриги, но и уловить, кто кем кому здесь приходится; стоит же автору возвестить о появлении Ларисы Лавриненко, как тут же все герои со своими сюжетами оказываются словно нанизанными на вертел, четко выстроенными по ранжиру или, как сказали бы о себе сами персонажи Кононенко, вписанными в «контекст».

Who is Лариса Лавриненко? Есть расхожая шутка, что, по правилам политкорректности, положительным героем современного американского повествования должна быть беременная негритянка с лесбийскими наклонностями (неплохо также, если она будет выходцем из социальных низов и инвалидом детства). Так вот, с этой точки зрения сложно себе представить более «неполиткорректного» персонажа украинской литературы, чем героиня Евгении Кононенко: горожанка (да еще столичная жительница), феминистка и искусствовед. Итак, во-первых, киевлянка, а значит, заражена снобизмом и с провинциалами общается свысока; к тому же ориентируется не только в улицах и переулках города, но и в ценах на недвижимость (предосудительная прагматичность). Во-вторых, записная феминистка, а следовательно, стерва; позволяет себе алкоголь не только в праздники и снисходительно отзывается о мужчинах и их мужских достоинствах. В-третьих, искусствовед, то есть с точки зрения конкретных жизненных ценностей почитателей натурального хозяйства, «не понятно, чем занимается». Как и многие украинские гуманитарии, Лариса долго и страстно сетовала на судьбу, пока не освоила слова «фонд» и «грант» (плюс к тому же несколько важных для карьеры прагматичных навыков) — в этот момент жизни и застают ее события «Имитации».

В детективе образ следователя (собственно, детектива) зачастую не менее важен, чем интрига. Среди рекордсменок женского детектива немало оригинальных образов, начиная с наблюдательной старушки мисс Марпл и заканчивая взбалмошной авантюристкой Иоанной Хмелевской или принципиальной милиционершей Настей Каменской. Но как бы в действительности ни относились Агата Кристи к любопытным старушкам-божьим-одуванчикам или писательница Иоанна Хмелевская к некой отважной особе, способной прорыть подземный ход вязальным крючком, — они пишут о своих героинях пусть не без иронии, но с явной симпатией. То есть Хмелевская описывает свою героиню именно авантюристкой, а не сумасбродкой или, того хуже, идиоткой, а Александра Маринина не иронизирует по поводу преданности Насти Каменской милицейскому мундиру, да и явно не отождествляет ее с персонажами пресловутых анекдотов, в которых на милицейском мозге обнаруживается лишь одна извилина, да и та оказывается вмятиной от фуражки. Все эти женщины-детективы — симпатичны. А Лариса Лавриненко — нет. Самое удивительное, что так относится к ней сам автор: без симпатии, но трезво. То есть писательница не благоволит своей героине вовсе не потому, что та «феминистка» и «искусствовед». Дело в другом. Об этом другом, а вовсе не о преступлении и наказании, как принято в детективном жанре, все у Кононенко и написано.

Основная проблема обоих детективных романов Евгении Кононенко — скорее не следственная, а философская: имитация. Изображенный писательницей мир современных интеллектуалов — это мир профанаций, где взрослым дядям и тетям с университетским образованием наукообразный «дискурс» заменяет молодежный сленг. Имитация работы, искусства, чувств, отношений, некрологов... В этом огороженном со всех сторон, толстошкуром и предельно ранжированном мире, как оказалось, тоже происходят преступления. Но и преступления в мире подделок — не трагедии, а временные неудобства, нарушения установленных иерархий или, как для главной героини, любопытные загадки. Не случайно все преступления в мире имитаций остаются без наказаний: расследование — дело адреналиновое, раскаяния же — интимны (а интимность и профанация — две вещи не совместные).

И милиционеров в романах Кононенко нет ни одного: у имитаций свои права и свои законы. Имитаторов разоблачают имитаторы, произнося свои обвинения чеканным слогом ученых дискуссий. Ведь главное преступление — сама имитация, в которую играют все (кто искренне, кто вынужденно) и за которую не предусмотрена статья в Уголовном кодексе. Потому-то Ларисе Лавриненко уготована долгая жизнь в литературе (если автор, конечно, пожелает). Кому как не ей, не понаслышке знающей нюансы искусства имитации в среде современных интеллектуалов, развенчивать фальсификаторов истинных ценностей? А их развенчивать и развенчивать...

И все-таки остается один вопрос. Я понимаю, почему Евгения Кононенко описывает современных украинских интеллектуалов отнюдь не милыми и высоконравственными людьми. Я тоже высокомерных псевдоумников не люблю, но, например, милиционеров я люблю ничуть не больше. Тем не менее когда милиционеры пишут о себе детективы, то они оказываются в них мужественными и классными парнями, а интеллектуалы у Кононенко — не то что не классные, но вообще малопривлекательные типы: сверху блеск и складное фразерство, а на поверку — полная моральная нищета. И тут, наверное, важно понимать, что дело ведь совсем не в том, что одна социальная группа нравственней другой, а в мере ответственности и склонности к самобичеванию. Судя по всему, интеллектуалы не готовы умиляться собой даже в детективах.